Гессе Герман - Ирис
Герман Гессе
Ирис
В весенние дни детства Ансельм бегал по зеленому саду. Среди других цветов
у его матери был один цветок; он назывался сабельник, и Ансельм любил его
больше всех. Мальчик прижимался щекой к его высоким светло-зеленым листьям,
пробовал пальцами, какие у них острые концы, нюхал, втягивая воздух, его
большие странные цветы и подолгу глядел в них. Внутри стояли долгие ряды
желтых столбиков, выраставших из бледно-голубой почвы, между ними убегала
светлая дорога - далеко вниз, в глубину и синеву тайная тайных цветка. И
Ансельм так любил его, что, подолгу глядя внутрь, видел в тонких желтых
тычинках то золотую ограду королевских садов, то аллею в два ряда
прекрасных деревьев из сна, никогда не колышемых ветром, между которыми
бежала светлая, пронизанная живыми, стеклянно-нежными жилками дорога -
таинственный путь в недра. Огромен был раскрывшийся свод, тропа терялась
среди золотых деревьев в бесконечной глуби немыслимой бездны, над нею
царственно изгибался лиловый купол и осенял волшебно-легкой тенью застывшее
в тихом ожидании чудо. Ансельм знал, что это - уста цветка, что за роскошью
желтой поросли в синей бездне обитают его сердце и его думы и что по этой
красивой светлой дороге в стеклянных жилках входят и выходят его дыхание и
его сны.
А рядом с большим цветком стояли цветы поменьше, еще не раскрывшиеся; они
стояли на крепких сочных ножках в чашечках из коричневато-зеленой кожи, из
которой с тихой силой вырывался наружу молодой цветок, и из окутавшего его
светло-зеленого и темно-лилового упрямо выглядывал тонким острием наверх
плотно и нежно закрученный юный фиолетовый цвет. И даже на этих юных, туго
свернутых лепестках можно было разглядеть сеть жилок и тысячи разных
рисунков.
Утром, вернувшись из дому, из сна и привидевшихся во сне неведомых миров,
он находил сад всегда на том же месте и всегда новый; сад ждал его, и там,
где вчера из зеленой чаши выглядывало голубое острие плотно свернутого
цветка, сегодня свисал тонкий и синий, как воздух, лепесток, подобный губе
или языку, и на ощупь искал той формы сводчатого изгиба, о которой долго
грезил, а ниже, где он еще тихо боролся с зелеными пеленами, угадывалось
уже возникновение тонких желтых ростков, светлой, пронизанной жилками
дороги и бездонной, источающей аромат душевной глуби. Бывало, уже к
полудню, а бывало, и к вечеру цветок распускался, осеняя голубым сводчатым
шатром золотой, как во сне, лес, и первые его грезы, думы и напевы тихо
излетали вместе с дыханием из глубины зачарованной бездны.
Приходил день, когда среди травы стояли одни синие колокольчики. Приходил
день, когда весь сад начинал звучать и пахнуть по-новому, а над
красноватой, пронизанной солнцем листвой мягко парила первая чайная роза
цвета червонного золота. Приходил день, когда сабельник весь отцветал.
Цветы уходили, ни одна дорога не вела больше вдоль золотой ограды в нежную
глубь, в благоухающую тайная тайных, только странно торчали острые холодные
листья. Но на кустах поспевали красные ягоды, над астрами порхали в вольной
игре невиданные бабочки, красно-коричневые, с перламутровой спиной, и
шуршащие стеклянистокрылые шершни.
Ансельм беседовал с бабочками и с речными камешками, в друзьях у него были
жук и ящерица, птицы рассказывали ему свои птичьи истории, папоротники
показывали ему собранные под кровлей огромных листьев коричневые семена,
осколки стекла, хрустальные или зеленые, ловили для него луч солнца и
превращались в дворцы, сады и мерцающие
