Гессе Герман - Книжный Человек
Герман Гессе
Книжный человек
Жил-был человек, который от пугавших его жизненных бурь еще в ранней юности
нашел убежище в книгах. Комнаты его дома были завалены книгами, и кроме книг,
он ни с кем не общался. Ему, одержимому страстью к истинному и прекрасному,
показалось куда как правильней общаться с благороднейшими умами человечества,
чем отдавать себя на произвол случайностей и случайных людей, с которыми жизнь
так или иначе сталкивает человека.
Все его книги были написаны старинными авторами, поэтами и мудрецами греков и
римлян, чьи языки он любил и чей мир казался ему столь умным и гармоничным,
что порою он с трудом понимал, почему человечество давным-давно покинуло
возвышенные пути, променяв их на многочисленные заблуждения. Ведь древние
достигли вершин во всех областях знания и сочинительства; последующие
поколения мало что дали нового - за исключением, пожалуй, Гете, - и если
кое-какого прогресса человечество все же добилось, то лишь в сферах, не
волновавших этого книжного человека, казавшихся ему вредными и излишними, -
в производстве машин и орудий войны, например, а также в превращении живого
в мертвое, природы - в цифры и деньги.
Читатель вел размеренную безмятежную жизнь. Он прогуливался по своему
крохотному саду со стихами Феокрита на устах, собирал изречения древних,
следовал им, в особенности - Платону, по прекрасной стезе созерцания.
Порою он ощущал, что жизнь его ограничена и бедновата, но от древних ему
было известно, что счастье человека не в изобилии разнообразия и что умный
обретает блаженство верностью и самоограничением.
И вот эта безмятежная жизнь прервалась: в поездке за книгами в библиотеку
соседнего государства Читатель провел один вечер в театре. Давали драму
Шекспира; он хорошо ее знал еще со школьной скамьи, но знал так, как вообще
знают что-либо в школе. Сидя в большом, погружающемся во мрак помещении, он
чувствовал некоторую подавленность и раздражение, ибо не любил больших
скоплений людей, но вскоре ощутил в себе отклик на духовный призыв этой драмы,
увлекся. Он сознавал, что инсценировка и актерское исполнение посредственны;
не будучи вообще театралом, через все препоны различал он, однако, какой-то
свет, ощущал какую-то силу и могучие чары, каких по сию пору не ведал. Когда
занавес упал, он выбежал из театра опьяненный. Продолжил поездку и привез из
нее домой все произведения этого английского поэта.
Мир Читателя впервые получил пробоину, и через нее в античный покой хлынули
воздух и свет. А может, все это уже имелось внутри самого Читателя и теперь
пробудилось и тревожно било крылами? Как это было странно и ново! Сочинитель,
давно к тому же усопший, казалось не исповедывал никаких идеалов, а если
и исповедывал, то совершенно иные, чем античные греки; Шекспиру человечество,
видимо, представлялось не храмом уединенного созерцателя, а будущим морем,
по которому носит захлебывающихся и барахтающихся людей, блаженных собственной
несвободой, опьяненных собственным роком! Эти люди двигались как созвездия,
каждый - по предначертанному пути, каждый, влекомый ничем не облегченной
собственной тяжестью, в неизменно поступательном устремлении даже тогда,
когда путь приводит к низвержению в пропасть смерти.
Когда же Читатель,словно после феерической вакханалии, вновь наконец, очнулся и,
вспомнив прежнюю жизнь, вернулся к привычным книгам, он почувствовал,
что у греков и римлян теперь уже вкус иной - пресноватый, поднадоевший,
какой-то чужой. Тогда попробовал он читать
