Гете Иоганн Вольфганг - Ко Дню Шекспира



Иоганн Вольфганг Гете
Ко дню Шекспира
Перевод Н.Ман
Мне думается, благороднейшее из наших чувств - это надежда существовать
даже тогда, когда судьба, казалось бы, уводит нас назад, ко всеобщему
небытию. Эта жизнь, милостивые государи, слишком коротка для нашей души;
доказательство тому, что каждый человек, самый малый, равно как и
величайший, самый бесталанный и наиболее достойный, скорее устает от чего
угодно, чем от жизни, и что никто не достигает цели, к которой так пламенно
стремится; ибо если кому-нибудь и посчастливилось на жизненном пути, то в
конце его он все же - часто перед лицом так долго чаянной цели - попадает в
яму, бог весть кем вырытую, и считается за ничто.
За ничто? Я? Когда я для себя _все_, когда я все познаю только _через
себя!_ Так восклицает каждый смертный, и большими шагами шествует по жизни,
подготовляясь к бесконечному странствию в потустороннем мире. Разумеется,
каждый по своей мерке. Если один отправляется в дорогу бодрым шагом, то на
другом - семимильные сапоги; он обгоняет его, и два шага последнего равны
дневному пути первого. Будь с ним что будет, но и тот ревностный странник
останется нашим другом и нашим товарищем даже и тогда, когда мы дивимся
гигантским шагам другого, идем по его следам, измеряем его шаги своими.
В путь, милостивые государи! Взгляд на один такой след делает нашу душу
пламенней и возвышенней, чем глазение на тысяченогий королевский поезд.
Мы чтим сегодня память величайшего странника и тем самым воздаем честь
и себе. В нас есть ростки тех заслуг которые мы умеем ценить.
Не ждите, чтобы я писал много и тщательно. Спокойствие - не праздничный
наряд, да к тому же я до сих пор мало думал о Шекспире: прозревал его,
иногда ощущал - выше я не сумел подняться. Первая же страница Шекспира,
которую я прочитал, покорила меня на всю жизнь, а одолев первую его вещь, я
стоял как слепорожденный, которому чудотворная рука вдруг даровала зрение! Я
познавал, я живо чувствовал, что мое существование умножилось на
бесконечность; все было мне ново, неведомо, и непривычный свет причинял боль
моим глазам. Час за часом я научался видеть, и - хвала моему познавательному
дару! - я еще и теперь чувствую, что мне удалось приобрести.
Не колеблясь ни минуты, я отрекся от театра, подчиненного правилам
{Гете здесь отвергает нормы и правила классицизма. Поскольку классицизм
наиболее ярко был представлен во французской драме, Гете называет в первую
очередь французских драматургов - Корнеля и Вольтера. Отсюда полемическое
противопоставление Корнелю великого древнегреческого драматурга Софокла.
(Упомянутый в сравнении с маркизом Алкивиад - выдающийся полководец.)}.
Единство места казалось мне устрашающим, как подземелье, единство действия и
времени - тяжкими цепями, сковывающими воображение. Я вырвался на свежий
воздух и впервые почувствовал, что у меня есть руки и ноги. И, когда я
увидел, сколько несправедливостей причинили мне создатели этих правил, сидя
в своей дыре, в которой - увы! - пресмыкается еще немало свободных душ, мое
сердце раскололось бы надвое, если б я не объявил им войны и не стал бы
ежедневно разрушать их козни.
Греческий театр, который французы взяли за образец, по своей внутренней
и внешней сути был таков, что скорее какому-нибудь маркизу удалось бы
подражать Алкивиаду, чем их корнелям уподобиться Софоклу.
Вначале как интермеццо богослужения, затем, став частью политических
торжеств, трагедия показывала народу великие деяния отцов, чистой простотой
с



Содержание раздела